«Особенность этой травмы в том, что она не имеет срока давности», — говорит соосновательница организации «Тебе поверят» Юлия Кулешова. В детстве, с 5 до 12 лет, она подвергалась длительному насилию со стороны отчима. Осознав позже, что с ней происходило, Юлия решилась рассказать о пережитом близким, но столкнулась с полным отрицанием фактов со стороны семьи. В то же время оказалось, что и компетентную психологическую помощь найти невозможно: в России мало спецкурсов по сексуализированному насилию над детьми, поэтому многие психологи, не умея работать с такой проблемой, реагируют исходя из своих ценностей и установок. Юлия слышала от специалистов: «ты привлекла этого взрослого человека», «ваши души должны были пройти этот опыт».
Юлии хватило смелости рассказать свою историю публично и призвать тех, кто пережил подобное, связаться с ней, чтобы вместе создать безопасное место, куда люди могут прийти и гарантированно получить помощь. Так появилась организация помощи людям, пережившим насилие в детстве и подростковом возрасте, «Тебе поверят» — с 2018 года здесь проводят бесплатные консультации психологов и рассказывают, чему важно научить детей, чтобы они могли распознать насилие. Количество обращений постоянно растет, и для того, чтобы иметь возможность оказывать помощь всем, кому она нужна, «Тебе поверят» с 1 июня по 15 июля проводит кампанию #страшноважно.
Юлия Кулешова рассказала The Village о том, почему чаще всего насилуют детей не педофилы, о последствиях пережитого в детстве сексуального насилия и как уберечь ребенка.
— Тема сексуализированного насилия над детьми многим кажется настолько пугающей и жуткой, что хочется закрыться и не думать об этом. В социальных сетях часто говорят: «ну где вы лично видели педофилов, вокруг нормальные люди». Почему такая реакция?
— Многие воспринимают это не как проблему, а как отдельные редкие случаи, которые совершают какие-то странные люди. Когда два года назад мы начали этим плотно заниматься, очень быстро стало ясно, что такое насилие совершают не «глубоко больные», а обыкновенные люди. По данным помогающих организаций, 80-90% совершивших насилие над детьми — это люди из близкого окружения и семьи.
— Почему так случается и что движет этими людьми?
— Среди совершивших насилие в отношении детей только 5% — люди с педофильным расстройством. Все остальные — это «обычные» люди. Мы ежедневно работаем со случаями, где насилие совершают примерные семьянины, отцы, отчимы, старшие братья — те, кто проводит время вместе с ребенком. Клинический психолог Светлана Маркова, которая помогала нам в запуске организации, работает в США с осужденными за сексуализированное насилие над детьми. По ее опыту, самая частая причина такого поведения — это просто когнитивные ошибки. У таких людей ошибки мышления приводят к тому, что они не считают, что причинили вред ребенку.
Буквально три недели назад я звонила своему отчиму — в первый раз с 15 лет. У меня нашлись силы спросить, а какого вообще хрена? Он ответил мне: «Ну, ты же попросила меня научить тебя целоваться. Я учил тебя целоваться в губы». Когда мне было 5! Он не считает, что это как-то могло на меня повлиять. Вроде странно звучит, а у человека так устроено мышление. А ещё люди не знают, что есть возраст согласия: только с 16 лет человек может дать согласие на любые сексуализированные действия с человеком старше себя. Насильники не знают о том, какие последствия имеют их действия. Им кажется: ну, я потрогал, посмотрел, ну она же не помнит ничего. Или человек может думать: зато это я показал ребенку, как нужно, а не кто-то чужой. Или: раз девочка 12 лет села ко мне на колени, она хотела со мной секса. Обычно, что бы ни делал ребенок или подросток, мы понимаем, что мы взрослые и просто не переходим эту границу. Эти же люди могут не иметь таких моральных ограничений, им кажется: «ей 11, но я вижу по ней, что она готова».
Часть людей считает преступлением только изнасилование с проникновением, а на все остальное — «можно закрыть глаза». Уголовный кодекс говорит нам, что любые сексуализированные действия с детьми подлежат наказанию, а человек — уголовному преследованию. Но люди склонны прикрывать своих родственников и пытаться отвлечь ребенка, который это пережил. Даже мои родственники говорили мне, что то, что со мной происходило с 5 до 12 лет — «это не насилие» — я же не сопротивлялась!
Это шокирует, и совершенно неясно, как тогда родителям понять, кто опасен? Практически никак. Но если стремясь защитить ребенка от сексуального насилия, мы думаем только о предполагаемом преступнике, это накладывает очень большую ношу ответственности и тревожности и фактически обрекает родителя следить за всем миром, что в принципе невозможно. Главная возможность, которая есть у родителей, — объяснять детям, что такое личные границы, правила безопасности, которые не может нарушать вообще никто, даже человек из семьи.
— Что происходит потом с ребенком в ситуации замалчивания?
— В моей жизни насилие продолжалось с 5-6 до 12 лет. Мне было жутко неловко, неприятно, стыдно, нельзя вообще никому не сказать, это нужно хранить в тайне — это очень сильно отделяет от других людей. Как правило, маленький ребенок еще не очень хорошо понимает, что происходит, но ближе к подростковому периоду узнает больше информации о взаимоотношениях — и там уже накрывает кошмаром: боже мой, как это возможно, чтобы со мной такое делал член моей семьи?
В России такие ситуации могут обесценивать, не придавать им значения. Ну наскочил кто-то на тебя в кустах и облапал. Уж прям такое событие! Но для некоторых людей это действительно может быть очень травматичным — зависит от психической организации человека. Иногда к нам приходят люди старшего возраста, 50-60 лет, и рассказывают о том, что с ними было в 9 лет — при рассказе они так горько плачут, потому что скрывали эту болезненную вещь всю жизнь.
— Это зависит от нескольких факторов: от организации нервной системы человека, доступности психологической помощи (с нами часто связываются люди из небольших поселений, в которых нет никакой психологической помощи, и у них нет денег, чтобы ее получить). И очень сильно дальнейшее самочувствие человека зависит от того, как отреагировало окружение, — очень важно, чтобы его родственники, близкие и значимые люди проявили сочувствие и оказали поддержку. К сожалению, часто тот, кто решился признаться в насилии, в ответ получает: слушай, может тебе показалось, слушай, прошло столько времени, чего ты это мусолишь, надо просто прощать людей и тогда не будешь париться. Для человека станет огромной опорой то, что его приняли, — и абсолютной бездной, которая будет засасывать, станет то, что ему не поверили и не поддержали. Особенность этой травмы в том, что она всегда актуальна, не имеет срока давности.
Как знания о личных границах помогают ребенку быть менее уязвимым для любого насилия
— Зачастую попытки говорить о таких правилах безопасности для детей встречают обесценивание и насмешку других взрослых.
— Проблема сексуализированного насилия над детьми кажется чем-то экзотичным, потому что ее масштаб скрыт. Только один из ста людей, столкнувшихся с сексуализированным насилием в детстве, об этом рассказывает. Даже среди тех, кто обращается за помощью в нашу организацию, почти все скрывают это от окружения и не рассказывают о своих ситуациях публично. Со мной бывали ситуации, когда я прихожу на большую вечеринку и среди гостей вижу пятерых человек, которые обращались в «Тебе поверят» — а никто и не знает о том, что с ними это было, возможно, даже близкие. Но те, кто работают с такими случаями, видят настоящие масштабы. Из-за того, что проблема скрыта, разнится и статистика, но самые известные — данные ВОЗ: каждая 5-я девочка и каждый 13-й мальчик до совершеннолетия сталкиваются с каким-то видом сексуальных домогательств, насилия, сексуальной эксплуатации.
По-разному воспринимают проблему люди разных возрастов: старшее поколение может не считать домогательством или насилием, если какой-то родственник потрогал интимные зоны, ущипнул за грудь, сказал сальный комментарий — «ну ничего страшного, что вы раздуваете проблему». Но в последние годы появилось много данных о том, как такие действия с телом ребенка могут влиять на его психологическое состояние. Теперь мы знаем, что любые нарушения границ могут оставаться в памяти и сильно влиять на дальнейшую жизнь человека.
В ряде стран проблема грубого нарушения границ детей и сексуализированного насилия была признана еще в 70-е годы, и как меры профилактики в разных странах были усовершенствованы своды профессиональной этики для специалистов, которые работают с детьми: как должен вести себя учитель и чего не делать, как должен вести себя тренер и чего не делать, как должен себя вести врач и чего не делать. Например, какого бы возраста ни был пациент, врач общается с ним на равных и обязательно говорит о том, что будет происходить дальше, предупреждает о том, что будет делать и для чего. Врач говорит и взрослым, и детям: «Мне нужно посмотреть сейчас на твои половые органы для того, чтобы убедиться, что там все в порядке». В российских больницах часто работает старая иерархическая модель: «глупые пациенты» приходят к «великому врачу», он делает что нужно, а пациент должен молчать и покоряться. Этических систем еще не появилось — все специалисты действуют, как считают нужным. А раз в обществе нет консенсуса о том, как следует относиться к этой проблеме, у части людей по старой памяти разговоры о новых правилах вызывают насмешки: «раньше такого не было, с чего вдруг это стало важным».
— Сексуализированное насилие над детьми начинается с небольших нарушений границ: взрослый погладил ребенка между ног, получил в ответ стеснение и молчание, потом продвинулся дальше — специалисты это называют «ласковое насилие». Все происходит постепенно, границы размываются, и ребенок не понимает, норма это или нет. У детей по умолчанию нет критического мышления и представления о том, как нужно. Формировать эти представления в общении и совместной жизни — задача родителей и близких.
Если в семье принято пренебрегать желаниями ребенка, заставлять обниматься и целоваться, когда он не хочет, то в других ситуациях ребенку будет очень сложно вдруг понять, что это не норма. И поэтому профилактика — в семье учить ребенка говорить «нет», «стоп», когда что-то не нравится, а взрослым — останавливаться, если ребенку неприятны какие-то телесные взаимодействия, кто бы это ни делал: родители, бабушки, дедушки. Не нужно манипулировать тем, что вы родитель и поэтому имеете право.
Моя 5-летняя дочка знает эти правила. Однажды в гости приехал наш новый друг и начал ее в шутку хватать, дергать, крутить — как привыкли делать с любым ребенком. И она сказала: «Отпусти, пожалуйста, мне неприятно, ты нарушаешь мои личные границы». Человек сразу растерялся, извинился и поставил ее на место. Взрослых никто не начинает крутить, по умолчанию предполагая, что им будет весело. Но с детьми такое делают постоянно.
От родителей, которые к нам приходят, мы слышим много историй о том, что старшие родственники вообще не признают, что у ребенка есть право сказать «нет». Ребенок говорит «мне не нравится», но его продолжают щекотать и дергать. Это, с одной стороны, межпоколенческий конфликт, потому что иногда старшие родственники не знают о личных границах и знать не хотят. С другой стороны, конечно, причина в отсутствии общих норм.
В некоторых странах с детского сада начинают объяснять: мое тело принадлежит мне, я решаю, приятно это прикосновение мне или нет. В России таких общих стандартов нет ни в детских садах, ни в школах. Россия постоянно открещивается от полового воспитания, а его часть — это именно информация про телесную безопасность. Получается, что каждая семья это решает для себя абсолютно самостоятельно в зависимости от своих культурных установок и взглядов. Поэтому сегодня мы часто попадаем в ситуации, когда у одного человека одни представления, у нас другие. Мы находимся на разломе, потому что пока общих стандартов нет.
— Меняется ли ситуация в связи с тем, что в последние годы все больше родителей стремятся быть включенными в жизнь детей, внимательно относиться к их чувствам?
— Да, ситуация меняется абсолютно точно, потому что ребенок сейчас признан важным человеком. Но Россия разделена на сегменты с полярными мнениями: есть родители, которые очень включены, есть огромное количество родителей, которые не имеют возможности практиковать это включенное родительство. И есть родители очень авторитарные, их дети должны подчиняться и следовать общей семейной линии.
В «Тебе поверят» приходят люди разных возрастов, взрослые и подростки, с которыми это случилось в детстве, и часто ситуации, произошедшие 30-40 лет назад, абсолютно аналогичны тем, что происходят сейчас. Точно так же 80-90% случаев происходит в ближайшем окружении, часто насилие длится долго, потому что никто не замечает, и взрослый просто продолжает и продолжает это делать. Как тогда, так и сейчас дети, не имея понятийной опоры, не осознают, что с ними делают. Может показаться, что все стали продвинутыми — вообще нет. В плане личных границ мало что изменилось.
У меня разрывается сердце от того, что и в 2020-е годы какая-то часть родителей молчит и ждет 14-15 лет, чтобы посадить ребенка перед собой на стульчик на разговор о том, что такое отношения. Мы постоянно говорим, что правила телесной безопасности и личных границ — это не то, о чем нужно читать сложную лекцию подростку.
Есть простые 9 правил телесной безопасности. Их можно практиковать в общении даже с маленьким ребенком ежедневно, интегрировать в жизнь семьи: не хватать ребенка, просить разрешения, не заставлять никого касаться; в свою очередь, если ребенок делает что-то неприятное нам, говорить об этом — «пожалуйста, не делай так, мне неприятно», «я говорю «стоп»». Тогда гораздо выше вероятность того, что ребенок поймет, если другой взрослый будет делать что-то не то, и обратится за помощью.
Мы занимаемся не только ситуациями, когда насилие уже произошло, но и профилактикой: проводим родительские группы, на которых обсуждаем разные вопросы — естественный подростковый интерес к сексу и безопасность, как объяснить ребенку изменения в теле. Участие в таких встречах позволяет взрослым хотя бы в рамках одной семьи прийти к единому мнению.
Правило купальника. Никто не имеет право трогать или показывать те части тела, которые скрывает купальник. Прикосновения родителей и врачей возможны, когда этого требует здоровье, но это никогда не должно быть тайной.
Части тела. Выучите с ребенком названия частей тела, включая половые органы. Отвечайте на вопросы о телесности открыто, адаптируя информацию под возраст.
Личные границы. Уважайте телесные границы ребенка. Физические наказания — это тоже нарушение границ.
Право на «нет». Научите ребенка говорить «нет». Позвольте ребенку сопротивляться, если ему некомфортно. Тренируйте правило «нет, уйди, расскажи»: в сомнительной ситуации нужно сказать «нет», как можно скорее покинуть опасное место и рассказать все взрослому, которому доверяешь.
Безопасные прикосновения. Расскажите о том, что прикосновения бывают «безопасными» и «опасными». Расскажите, что некоторые прикосновения кажутся безопасными, но со временем от них становится неприятно, тревожно — это повод рассказать о них близким.
Просить о помощи — нормально. Расскажите ребенку, что он всегда может попросить помощи взрослого. Вместе обсудите и выберите еще троих конкретных взрослых кроме вас, которым ребенок доверяет, может обратиться и будет услышан.
Плохие тайны. Расскажите, что тайны, от которых сжимается сердце и становится тревожно, беречь опасно. Никто не может принуждать ребенка хранить «плохую» тайну.
Уважение. Уважайте ребенка в любом возрасте. Чувство уверенности в себе и понимание своих прав — важный фактор самозащиты.
Родительское внимание. Оставайтесь внимательным, наблюдательным, любящим родителем. Без этого все правильные слова останутся только словами.
— Если обобщить, каковы основные правила, которые помогут уберечь ребенка?
— Такая формулировка вопроса неоднозначна. Очень важно не брать всю ответственность на себя, потому что мы не можем уберечь, защитить ребенка на 100% от других людей — мы не боги и не можем влезть в голову людям, которые это совершают. Прежде всего, важно помнить, что источник насилия — они. Если с ребенком что-то произошло, виноват именно тот взрослый человек, который это сделал. Мы не можем обвинять родителей в том, что они «недосмотрели», или обвинять ребенка в том, что он не сообразил. Ответственность лежит на том, кто это делает.
Мы в «Тебе поверят» формулируем так: «как помочь ребенку быть менее уязвимым для любого насилия». Мы как родители можем со своей стороны выстроить систему профилактической защиты. С малого возраста ребенка мы начинаем практиковать простые правила, они становятся нормой жизни. Я вижу результат этого и в своей семье: моя дочка говорит взрослым и детям, если ей что-то неприятно, сама спрашивает перед тем, как человека обнять или поцеловать, обращается за помощью, если ей показалось, что что-то не так. Это часть жизни — не какая-то невероятно и особенно важная, а одна из многих, в которых мы учим ориентироваться детей.
Ребенок ходит в садик и школу и постоянно взаимодействует с разными людьми. Мы не можем управлять всем миром, постоянно контролировать ребенка или всегда быть рядом, но можем помочь ребенку, рассказав о правилах и сказав, что он всегда-всегда может нам рассказать, если ему показалось, что что-то не так. Это очень важно. В тот момент, когда ребенок рассказывает подобное, надо быть готовым выслушать спокойно все что угодно. Это сложно, потому что родители устают, они и так должны знать про ребенка миллион вещей — еще и это. Огромный соблазн сказать: «блин, я тебе говорила, зачем ты так сделала!» — потому что очень много эмоций. Но если мы будем так реагировать, ребенок рассказывать перестанет.
Ребенок, даже если его что-то настораживает, часто не решается рассказать родителям, боясь их гнева или того, что ему не поверят. За два с половиной года практики мы узнали, что огромное количество взрослых не верят детям — сексуализированное насилие кажется им чем-то экзотичным, как сюжет программы Малахова, сложно представить, что славный сосед дядя Миша что-то подобное может сделать. Практически все взрослые и подростки, которые к нам обращаются, — это люди, которых не поддержали в детстве. А вот дети, конечно, к нам приходят с родителями — теми, кто заметили, поверили и хотят ребенку помочь.
Работа в «Тебе поверят» повлияла на мой взгляд на мир: было очень больно узнавать, как редко дети в таких ситуациях получают помощь. Мне кажется, это связано с местом ребенка в обществе. Несмотря на то, что «дети — это святое», «цветы жизни», они часто оказываются в семьях тем, кто по своим правам стоит в иерархии гораздо «ниже» взрослых. Поэтому когда ребенок рассказывает такое, а тот, кто выше в иерархии, говорит «такого не было», ребенка просто задвигают, запрещают об этом говорить, просят «забыть» или «не врать».
Что происходит с ребенком, если ему приходится молчать о насилии
— Когда мне было лет 11, на общем семейном празднике дальний родственник потрогал меня за растущую грудь — как бы в шутку убедиться, что девочка взрослеет. Я потом попыталась сказать маме — ее глаза наполнились ужасом, она стала спрашивать: «Это правда? Это правда?» Я струсила и ответила, что она неправильно поняла, ничего не было. До сих пор не понимаю, чего я тогда испугалась — думаю, мама бы мне поверила.
— Если родители сами трепещут и так реагируют, ребенок, с которым что-то случилось, предпочитает пожалеть их и не рассказывать, потому что понимает, что это обернется драмой, нужно будет скорее откачивать взрослых, а помощи он не получит. У меня такая же ситуация, мне было 6 лет: было жалко говорить маме, потому что мне казалось, что ее жизнь разрушится, что она не выдержит этой информации. И я выбрала молчать, чтобы поберечь маму. Когда ребенок или подросток видит, что взрослый не может справиться и сам реагирует бурно, он решает: ладно, разберусь сам, потому что тут опоры не получить.
Работая со взрослыми, мы просим их реагировать на слова детей очень спокойно. Не нужно вываливать на ребенка весь свой ужас, связанный с этой ситуацией. Лучше переварить свои сильные эмоции с помощью других взрослых — близких или терапевта, а к ребенку уже прийти спокойным и помогать разбираться.
Мы учим родителей заранее договариваться с ребенком, к кому он или она могут обратиться за помощью. Должно быть три надежных человека, а не один. Потому что один может не услышать, оказаться недоступным или отреагировать как-то не так. Важно проговорить с ребенком, кто эти люди, и, конечно, договориться с этими людьми, что они выслушают, не осуждая, любой треш о том, что происходит в жизни ребенка.
Меня поддерживает, что моя дочка знает, к кому может обратиться. Моя семья была очень маленькой, и, когда это произошло, я не знала, к кому обратиться: маме не сказать, за нее волнуюсь, а больше вроде и некому.
— Все это — насилие, происходившее с вами в детстве, тщетные попытки найти поддержку и помощь — привело к созданию собственной помогающей организации. Расскажите, как сейчас строится работа «Тебе поверят», на что она направлена?
— «Тебе поверят» — это организация, которая работает с проблемой сексуализированного насилия в детстве и подростковом возрасте. Мы организовали ассоциацию, группу психологов, которые готовы учиться и заниматься именно этой узкой темой. У нас 22 психолога, которые постоянно проходят супервизии, развиваются. Сейчас к нам могут обращаться взрослые, с которыми это было в детстве, подростки и родители с детьми.
Обратившийся человек может получить до восьми консультаций бесплатно или за донейшен, если у него есть такая возможность. Идея в том, чтобы сделать базовую психологическую помощь доступной, потому что у огромного количества россиян нет никакой возможности ее оплачивать. Нам пришлось ограничить количество консультаций по финансовым причинам. За восемь консультаций человек получает возможность проделать «базовую» работу с проблемой: может рассказать, что было, обсудить ситуацию, понять, что в этом нет его вины. Специалисты «Тебе поверят» отлично разбираются в этой проблеме, знают про возраст согласия и очень четко называют все своими именами. Просто рассказав о произошедшем, человек избавляется от части напряжения после того, как был вынужден очень долго держать это в себе.
После этого курса консультаций человек может продолжить психологическую работу где-то еще, уже зная, каким должен быть психолог; или может остановиться, если у него ресурсов нет.
Меня безумно вдохновляет эта работа, потому что с нами связываются люди из всех регионов, из самых дальних от Москвы поселений. Иногда люди в первый раз в жизни вообще выходят на видеосвязь, разбираются, как это работает. У меня мурашки по коже, когда я узнаю, что, например, семья из Якутии получила помощь. Немного грустно, что мы — малюсенькая частная организация, которая пытается на все это найти деньги, а на нас валятся запросы отовсюду, как будто мы федеральная горячая линия. Мы стараемся выживать и развиваться, но количество запросов гораздо больше наших ресурсов. В том числе поэтому сейчас мы проводим кампанию #страшноважно, чтобы привлечь деньги на увеличение объема помощи.
