Две недели назад, когда Американцы начали вывод войск из Афганистана и талибы захватили контроль, я лежала на операционном столе в Бостоне, пока врачи мне делали шестую операцию чтобы восстановить повреждения, нанесенные талибом моему телу.
В октябре 2012 года член движения «Талибан» сел в мой школьный автобус и выстрелил мне в левый висок. Пуля задела мой левый глаз, череп и мозг, разорвав лицевой нерв, раздробив барабанную перепонку и сломав челюстные суставы.
Хирурги скорой помощи в Пешаваре (Пакистан), удалили мне левую височную кость черепа, чтобы освободить место для опухания мозга в связи с травмой. Оперативные меры врачей спасли мне жизнь, но вскоре мои органы начали отказывать, и меня перевезли самолетом в столицу, Исламабад. Через неделю врачи определили, что мне нужен более интенсивный уход, и что мне следует покинуть свою родную страну, чтобы продолжить лечение.
В этот период меня ввели в искусственную кому. Я ничего не помню со дня стрельбы до того момента, как очнулась в больнице Королевы Елизаветы в Бирмингеме (Великобритания). Когда я открыла глаза, я с облегчением осознала, что жива. Но я не знала, где нахожусь и почему меня окружают незнакомцы, говорящие по-английски.
У меня была страшнейшая головная боль. Мое зрение было размытым. Из-за трубки на шее я не могла говорить. Несколько дней спустя я все еще не могла говорить, но я стала писать в блокноте и показывать их всем, кто заходил в мою комнату. У меня возникли вопросы: что со мной случилось? Где мой отец? Кто будет оплачивать это лечение? У нас нет денег.
Я написала «зеркало» и показала медсестрам. Мне хотелось посмотреть на себя. Я узнала только половину своего лица. Другая половина была незнакомой — синяк под глазом, брызги пороха, ни улыбки, ни хмурого взгляда, вообще никаких эмоций. Половина волос была сбрита. Я думала, что это талибы так со мной поступили, но медсестра сказала, что врачи побрили голову для операции.
Я старалась сохранять спокойствие. Я сказал себе: «Когда меня выпишут, я найду работу, заработаю денег, куплю телефон, позвоню семье и буду работать, пока не оплачу все счета, которые я должна больнице».
Я верила в свои силы. Я верила, что выйду из больницы и побегу, как волк, полечу, как орел. Но вскоре я поняла, что не могу двигать большей частью своего тела. Врачи надеялись, что это временно.
Я коснулась живота, он был твердым и жестким. Я спросила медсестру, нет ли проблем с желудком. Она сообщила мне, что когда пакистанские хирурги удалили часть кости черепа, они переместили ее в мой желудок и что однажды мне предстоит еще одна операция, чтобы вернуть ее обратно в голову.
Но британские врачи в конце концов решили установить титановую пластину на место кости черепа, снизив риск заражения, в ходе процедуры, называемой краниопластикой. Они вынули кусок черепа из живота. Сегодня он лежит на моей книжной полке.
Во время титановой краниопластики мне также поставили кохлеарный имплант в том месте, где пуля разрушила мою барабанную перепонку.
***
Когда моя семья приехала ко мне в Великобританию, я начала физиотерапию и реабилитацию. Я ходила медленно, маленькими шажками. Я и говорила, как ребенок. Это было похоже на начало второй жизни.
Примерно через шесть недель после того, как я прилетела в Англию, врачи решили заняться моим параличом лицевого нерва. Для этого они снова порезали мне лицо и попытались зашить мой разорванный лицевой нерв, надеясь, что он в конечном итоге вырастет и облегчит движение.
Через несколько месяцев после операции на нерв и регулярного массажа лица моя симметрия и движения немного улучшились. Если я улыбалась, закрыв губы, я почти видела свое старое лицо. Я прикрывала рот руками, когда смеялась, чтобы люди не заметили, что одна сторона работает не так хорошо, как другая.
Я старалась не смотреться в зеркало и не смотреть на себя на видео. На мой взгляд, я думала, что выгляжу нормально. Я приняла реальность и была довольна собой.
Мои родители, с другой стороны, хотели вылечить все, что потеряла их дочь. Итак, мы встретились с хирургами Mass Eye and Ear в Бостоне, чтобы поговорить о пересадке лицевого нерва, сложном лечении паралича лицевого нерва.
Мне потребовались две обширные операции. В 2018 году врачи сначала удалили нерв с моей голени и вставили его мне в лицо, двигаясь справа налево. В 2019 году они взяли ткань с моего бедра и имплантировали ее в левую часть лица. Они надеялись, что нерв прирастется к ткани и начнет посылать сигналы мышцам на моем лице.
И это сработало — у меня наконец-то появилось больше движений на лице. Но вторая процедура также вызвала накопление лишнего жира и лимфатической жидкости вокруг моей щеки и челюсти. Врачи сказали, что мне нужна еще одна операция.
***
9 августа в Бостоне я проснулась в 5 утра, чтобы пойти в больницу на последнюю операцию, и увидела новости о том, что талибы захватили Кундуз, первый крупный город, который пал в Афганистане. В течение следующих нескольких дней, со льдом и повязкой на голове, я наблюдала, как провинция за провинцией пали на мужчин с ружьями, заряженными пулями, подобными той, что угодила в меня.
Как только я снова смогла сесть, я стала звонить, писать письма главам государств по всему миру и разговаривать с активистами по правам женщин, которые все еще находятся в Афганистане. За последние две недели мы смогли помочь некоторым из них и их семьям добраться до безопасного места. Но я знаю, что всех спасти не удастся.
Когда талибы застрелили меня, журналисты в Пакистане и нескольких международных СМИ уже знали мое имя. Они знали, что я много лет выступала против запрета экстремистами обучать девочек. Они сообщили о нападении, и люди по всему миру отреагировали. Но могло быть иначе. Моя история могла бы закончиться местной новостью: «15-летняя девочка убита выстрелом в голову».
Без толпы людей с табличками «Я Малала», без тысяч писем и предложений поддержки, молитв и новостей я, возможно, не получила бы медицинской помощи. Мои родители, конечно, не смогли бы самостоятельно покрыть расходы. Я могла бы не выжить.
Девять лет спустя я все еще восстанавливаюсь от одной единственной пули. Народ Афганистана получил миллионы пуль за последние четыре десятилетия. Мое сердце обливается кровью за тех, чьи имена мы забудем или никогда не узнаем, чьи крики о помощи останутся без ответа.
***
Раны от моей недавней операции всё еще не зажили. На спине остался шрам от места, где врачи вынули пулю.
Пару дней назад я позвонила своей лучшей подруге, сидевшей рядом со мной в школьном автобусе, когда на меня напали. Я попросила ее рассказать мне еще раз, что произошло в тот день.
«Я кричала? Я пыталась сбежать?» — спросила я.
«Нет» — ответила она. «Ты стояла молча и неподвижно глядя в лицо Талибу, когда он назвал твоё имя. Ты так крепко держала меня за руку, что я несколько дней чувствовала боль. Он узнал тебя и начал стрелять. Ты закрыла лицо руками и попыталась нагнуться. Секунду спустя ты упала мне на колени». Двух моих одноклассниц, Шазию и Кайнат, ранили в руку и кисть. Белый школьный автобус стал красным от крови.
На моём теле остались шрамы от одной пули и многих перенесенных операций, но я не помню события того дня. Девять лет спустя моей лучшей подруге всё еще снятся кошмары…
